|
 Часть II
"Мы из "Корюшки"!
– Итак, Евгений
Михайлович, мы остановились на том, что о вас услышали деятели питерского
магнитиздата, и вы стали "братьями Жемчужными"...
– А вот и
нет! Во-первых, меня приглашали записываться еще до того, как записи пошли
под именем "Жемчужных". Я аккомпанировал разным
"бардам" – когда на фортепиано, когда на гитаре. Особенно мне
запомнился один талантливый автор-исполнитель, у которого все песни были на
одну тему, про проститутку Буреломову. Оказалось, что это его жена, – так
сказал потом Рудольф Фукс, который организовал эту запись. Ну что ж, у
каждого своя муза...
Но,
кстати, самая первая запись, в которой я участвовал, была не у Рудольфа, а
у Сергея Ивановича Маклакова. Я даже до сих пор помню, где он жил. Это было
на Петроградской стороне, в районе Большого проспекта и улицы Ленина, но не
на самом Большом проспекте, а на параллельной улице. Когда я к нему попал,
я очень удивился его, мягко говоря, спартанским условиям жизни. Я-то был
уверен, что все коллекционеры – очень богатые люди, а Маклаков вообще, по
моему, жил в коммуналке. Когда я после этого попал к Рудику – там
обстановка была совсем другая, сразу чувствовалось, что денег там не
считали. Записывали у Маклакова, видимо, кого-то из "бардов",
никакой ансамбль в его маленькую комнатуху просто не влез бы.
И только после этого нас
пригласили записываться ансамблем. Но я, честно говоря, не могу сказать
конкретно, как это произошло... Я в это время был в ссылке на практике на
Валдае. Знаю только, что кто-то из Аркашиных друзей связался с Масловым,
вот с этого всё и началось... Лучше спросить об этом у Юры Прохорова. Он
должен помнить, хоть и не участвовал сам в этих записях.
– Ну хорошо, и вот
тогда, наконец, вы стали "Жемчужными"...
– И
опять-таки нет! Поймите, мы никогда не ощущали себя какими-то там
"братьями Жемчужными"! Мы были музыкантами "Корюшки", а
потом, когда "Ленконцерт" нас все-таки сожрал, – музыкантами
других коллективов; ресторана "Невский", например... А об этой
фишке, которой нас обзывали на подпольных записях, мы даже и не
задумывались, и никогда к этому серьезно не относились. Для нас это было
очередной халтурой, причем, как правило, не шибко-то хорошо и оплачиваемой.
И не более.
Уехав в
США, я абсолютно забыл про все эти приключения, и вспомнил только году в
1982-м, когда увидел в нашей старейшей в мире русской газете "Новое
Русское Слово" статью Рувима Рублёва об Аркадии Северном. Я тут же
подъехал в магазин "Кисмет" где, как писал Рувим Рублёв, можно
купить русские записи и пластинки, открываю дверь... а там Фукс и Володя
Лузгин. Оказалось, что Фукс нынче Рувим Рублёв, а я даже и не знал, что он
тоже в США. Тут-то он мне и сказал, что в России появился интерес к записям
Аркадия и Жемчужных. Но и тогда мы не могли предположить, что через 20 лет
о наших халтурах будут писать книжки!
– Хотелось спросить Вас
о подробностях вашей работы в "братьях Жемчужных"... Но видимо,
надо формулировать по другому. Расскажите о подробностях этих Ваших халтур
на подпольных записях.
– А
подробностей я могу рассказать не так уж много...
Подготовки к записям обычно никакой не было. Контакт коллекционеров с
музыкантами шел, как правило, через Славу Маслова, он приходил на работу в
"Корюшку" и говорил, что через несколько дней готовится запись, и
нас просили там быть. Вот и всё. Приезжали мы обычно с утра, не к 6-ти
часам, конечно, а часам к 10-11. Коля Резанов или Маслов тут же издавали
клич: "Похмеляй оркестр!" Сразу появлялись заранее припасённые
бутылки портвейна, и пока артисты не принимали по паре стаканов, никакого
разговора о музыке быть не могло. Ну, а к концу концерта никто уже вообще
лыка не вязал, включая и тех, кому пить-то и не положено было, то есть
наших так называемых звукорежиссёров. Так что вспомнить что-то после этого
было довольно трудно. Тем не менее, я попробую...
Пока
артисты "разминались", люди, которые нас записывали, расставляли
свою аппаратуру. Как правило, их было несколько человек, каждый со своим
магнитофоном. Микшеров никаких не было, каждый ставил микрофоны так, как
считал нужным. Рудик, кстати, умел их расставить очень хорошо. Почему
несколько человек? Потому что устраивали они всё это в складчину,
музыкантам платили по 20 рублей. Сколько платили Аркаше, я не знаю. Но,
кроме того, портвейн ведь тоже стоил денег, а когда нужно было везти
аппаратуру, оплачивали также и такси на перевозку. Я в то время много
записывался с нашим институтским хором на радио, телевидении, и на
пластинки, так что я хорошо знал, что такое студийная запись, и что на
студии должно происходить. На записях "Жемчужных" ничего
подобного и в помине не было! Больше всего это напоминало записи всяких
бардов, которые пели песни под гитару.
А самая
большая проблема была тогда, когда Рудик приносил свои собственные песни,
или просто стихи без мелодии, и приходилось тут же, на лету, подбирать на
них мелодии, аккомпанемент и т.д. Что из этого получалось, слышно на
записях – кто в лес, кто по дрова. Недавно я переслушал "Четвертый
концерт Братьев Жемчужных"... Если первая часть там еще хоть на что-то
похожа, то во второй... Чем дальше от начала, тем страшнее, портвейн уже должен
был литься из ушей, чтоб так петь и играть.. Мне искренне стыдно за то, что
мы там вытворяли. Но, с другой стороны, ещё больше должны стыдиться
устроители концерта – Маклаков и Фукс. Вместо того, чтобы подготовить
запись заранее, они притащили ящик портвейна, – результаты, как говориться,
налицо. Когда мы просто играли наш репертуар из "Корюшки", так
это еще не особенно было заметно, но вот когда играли новые для нас песни
Рудольфа, когда и мелодии-то не было, и её приходилось на ходу придумывать,
– вот тогда, конечно, вся эта пьянь вылезала наружу.
Я обычно в
этих сочинительствах на ходу участия не принимал, мне как-то стыдно было
позориться. Тем не менее, это происходило каждый раз, хотя я много говорил
Рудику, что к записям надо подходить более серьёзно, и всегда предлагал
свою помощь. Единственный раз, когда она была принята – это на концерте
"Памяти Вертинского", так его и слушать приятно.
– А что было на этом
концерте?
– Этот
концерт для меня особенно памятен, по многим причинам. Во первых – он был
задуман для меня, и я его сам готовил. Маклаков и Рудик записали мне
несколько часов Вертинского и я сам отбирал песни, которые мне подходили и
которые, как я считал, заинтересуют публику. Несколько песен взял себе
скрипач Женя Фёдоров, про Аркашу я и не говорю, – это вообще не его
репертуар, но он там почти и не пел, только вёл концерт. Я написал ноты
музыкантам, и я с ними перед записью всё прорепетировал, поэтому оркестр на
записи звучит довольно слаженно, и я бы сказал, наиболее профессионально,
по сравнению с другими концертами. Ну а скрипки... Одного скрипача я уже
назвал – это Женя Федоров, а вторую скрипку, – точнее, первую, – там играл
Рафаил Рывкин. Он в то время, по моему, учился в консерватории по классу
скрипки, а может быть, уже и закончил. Я его знал давно, он когда-то играл
на басу в группе "Скоморохи" на танцах во Всеволожской, а я там
же – в группе "Синяя птица". Последние сведения о нём у меня
более чем десятилетней давности, он работал в Израильском Национальном
Симфоническом оркестре в Иерусалиме. Так вот, даже сейчас, хотя прошло уже
много времени, когда я прослушал запись концерта "Памяти
Вертинского", я в очередной раз был поражен, как эти ребята, Рафа и
Женя, которые вообще познакомились только перед записью, слаженно и
прекрасным звуком проиграли весь концерт, как будто до этого много лет
вместе проработали.
Ну, что
еще можно рассказать о тех записях? Играл я в основном на фортепиано, но
иногда брал гитару или бас. В основном же моя роль сводилась к
поддерживанию хоть какого-то порядка в исполнении песен, ну, а если это не
удавалось – то хотя бы к тому, чтобы начинали и заканчивали вместе.
А на
органе играл не я. Это был электроорган немецкой фирмы
"Weltmeister", который принадлежал Володе Лаврову. Он тоже учился
со мной в институте, но на курс младше. Странно, что про него не пишут в
"историографии" Жемчужных, ведь он был участником многих записей.
Скажу больше, в тех записях, где вы слышите орган, аккордеон, гармонь, или
другой подобный инструмент, можете быть уверены, что это Володя Лавров.
Кстати, все записи с аппаратурой, – то есть, с органом и усилителями, –
записывались не на дому, а актовых залах каких-то институтов. Думаю, что
даже либеральная ленинградская милиция не стала бы терпеть, если бы к
Рудику домой притащили усилители, орган, ударную установку, вокальную
аппаратуру, всё это включили и стали бы записываться. При мне, по крайней
мере, такого не было.
– Вы упомянули об
Аркадии Северном. Расскажите, пожалуйста, обо всех ваших встречах!
– Скажу
сразу, что по жизни с Аркадием мне встречаться не приходилось, только на
записях. Вот Маслов – тот встречался с ним и так. А я помню не очень
много... Вот разве что запись, которую делали у меня дома, на Среднем
проспекте Васильевского острова. Там еще Женя Федоров сказал, что песня
посвящается Аркадию Северному, который спит за шкафом. Это он за моим
шкафом спал, потому что так надрался, что в концерте участвовать уже не
мог.
Денег у
Аркашки никогда не было, зато кругом были друзья, которые его постоянно
поили, но никогда не кормили. Больше всего меня поражало в его друзьях то,
что считая его гением блатной песни (а так оно и было по большому счёту!),
никто даже пальцем не пошевельнул, чтобы как-то помочь ему устроить свой
быт, найти жильё, одеть, обуть, пристроить куда-то на работу, накормить, в
конце концов. Ведь они на нём деньги делали, и каждый уважающий себя
капиталист хотел бы эти деньги делать как можно дольше. У меня есть
предположение, что они и сами-то не особенно верили, что Аркадий – это
золотая жила, иначе бы вели себя по-другому.
За все эти
записи "Жемчужных" и Аркадия нужно поставить памятник Фуксу,
потому что он в первую очередь считал себя не бизнесменом, а поэтом,
композитором и режиссером-сценаристом. Рудик писал сценарии концертов и
песни специально для Аркадия, и я не думаю, чтобы он много на этом
зарабатывал, скорее, был в минусе. Если бы не Фукс, Аркадия бы просто не
было. Ну, куда ему было идти? Советскую музыку он не очень жаловал, а ни на
эстраде, ни в кабаке блатных песен не играли.
– ?????
– А наша
"Корюшка" была исключением, только подтверждающим общие партийные
правила: эстрада существует для того чтобы с неё воспитывать советских
людей в духе построения коммунизма. Поэтому нас в конце концов и разогнали.
Время было
советское, и очень много людей в Союзе занимались идеологическим
воспитанием советских людей, и занимались довольно успешно. В 70-х молодёжь
еще хотела стать космонавтами, дипломатами, учеными и всякими другими
полезными людьми, и "блатная романтика" не была поголовно
популярна. Конечно, были и исключения. Вот мы в "Эльбрусе" играли
блатные песни по двум причинам: туда ходили одни бандиты и шпана, и мы не
подчинялись "Ленконцерту". А если бы подчинялись, то играли бы
советские песни, как все остальные; ну, может, в лучшем случае ещё и джаз.
В "Корюшке" блатные песни были не особо нужны, зато мы играли
одесско-еврейский репертуар и "фирму". А в
"Бригантине", которая подчинялась Балтийскому Морскому
пароходству и этого не было – они играли советские песни и
"фирму", только потому, что ихняя публика хотела этого. Бывали и
казусы. Вот Прохор с Масловым на заре своей музыкальной деятельности
работали на танцах в посёлке Шапки Тосненского района, так там директор
клуба очень любил блатные песни, и заставлял музыкантов их играть. Причем,
по возможности с матом, и чем больше мата, тем ему это больше нравилось.
Но
Советская власть была везде, и везде следила за репертуаром оркестров, хотя
особой надобности в этом не было. На Севере я частенько бывал в городе Кировске,
на Кольском полуострове, и Прохор тоже там одно время работал. Там в
основном играли советский репертуар, в соответствии с запросами основной
публики – шахтёров. Блатные песни тоже играли, но очень мало. В основном в
репертуаре были песни "Поющих Гитар", "Песняров", Льва
Лещенко и т.д. Фирму не играли вообще, так как там её никто не знал. Ну, и
конечно, каждый год я ездил в отпуск на Юг, и там проводил достаточно время
в кабаках. Там репертуар был вообще специфический: песни греческие,
грузинские, армянские, азербайджанские и вообще всех народностей, которые
там жили. А народностей там жило очень много, вот они весь вечер друг перед
другом и выпендривались. Музыканты, как правило, все были приезжие, а
солист местный, который все эти песни знал, так как белому человеку выучить
всё это было невозможно. Блатняка там, понятное дело, никакого не играли.
Но это я
говорю про популярность блатных песен вообще, а что касается
непосредственно записей "Братьев Жемчужных", то они, насколько я
помню, в то время были вообще никак не популярны! Я ещё удивлялся: куда же
Фукс с Маклаковым их девают, они же должны были эти записи продавать
народу, чтобы как-то оправдать свои затраты. Но я, живя в Союзе, их ни разу
ни у кого не слышал.
– Ну, Евгений
Михайлович... Что ж это такое – никакого романтизьму. Ансамбля
"Братьев Жемчужных", как такового, и не существовало, записи были
непопулярны... С последним, кстати, позволю себе не согласиться –
популярность эту я лично хорошо помню. Просто это было чуть позже... мы
разошлись всего-то на несколько лет. Как оказалось, принципиальных. И
увлечение блатной музыкой тоже пошло в гору... Кстати, не без помощи ваших
"непопулярных" записей! Так что Маклаков с Фуксом зрили в
корень... Но оставим это, и вернемся к тому, с чего мы начали – к
"Корюшке". Тем более, что вы действительно были в первую очередь
музыкантами из этого славного ресторана, а потом уж – все остальное...
– Да,
"Корюшка", когда мы там работали, была в городе рестораном №1! И
не только рестораном, но и дискотекой №1, так как дискотек в то время
вообще не было, а мы там играли и пели всю последнюю западную музыку,
причём играли так, что народ на ушах стоял. Чтоб заказать у нас
"мероприятие", нужно было быть или богатым или знаменитым, а
лучше и то и другое вместе. У нас бывали все знаменитые спортсмены:
хоккеисты, футболисты, фигуристы, боксёры. Актёры кино и театра, художники
и балерины. Милиция гуляла – они тоже люди, и любили расслабиться. А еще и
всё Василеостровское КГБ, во главе с начальником, Владимир Владимировичем,
да-да, тем самым, бывал-с. Я-то их никого не знал, а вот Прохор с кем-то из
них даже дружил. У меня в органах тоже были знакомые, только на Литейном,
они-то и помогли мне уехать, но это уже отдельная история.
Кроме
того, всегда было много иностранцев, которых приводили с собой фарцовщики,
ну, и конечно, полным-полно всяких красивых девиц, которые крутились с
этими фарцовщиками и иностранцами. В общем был этакий клуб, куда с улицы
попасть было непросто. Вот кого не было – так это рабоче-крестьянской молодёжи,
но мы как-то от этого не страдали.
Вокруг
"Корюшки" крутилось гораздо больше музыкантов, чем наша четвёрка,
основной состав; а постоянно, каждый день, работал вообще только один
человек – Толя Архангельский. Я работал в пятницу, субботу и воскресенье, а
в остальные дни учился. В другие дни на моём месте работали разные люди.
Во-первых – Валера Вдовин, в то время он учился в консерватории по классу
фоно, и из-за этого постоянно нигде работать не мог. Позже он прославился
своей работой в ресторане "Бригантина", принадлежащем пароходству
и находившемуся в порту. Дело в том, что пароходство было богатейшей
организацией, оно владело пароходами, моряками загранзаплыва и даже
собственным магазином "Альбатрос", где продавались западные
товары на специальные деньги "боны", которые выдавались морякам
по возвращении на Родину. И вот однажды наше богатое пароходство купило для
своего ресторана синтезатор марки Mini-Moog! Чтобы понять всю значимость
этого события, нужно вспомнить, что в то время синтезаторы только появились,
и даже ведущие западные группы этими синтезаторами не владели. Их брали в
прокат на концерты, настолько они были дорогими. Ну а мы, простые советские
музыканты, слушали про это по "Голосу Америки" и прочим вражьим
голосам, и знали, что уж нам-то не то что играть, но и увидеть настоящий
синтезатор удасться не скоро. Однако ошиблись. И все начали в
"Бригантину" ездить, чтобы посмотреть на этот синтезатор, –
наверное, первый в СССР. Играть на нём Валера, правда, не давал, но
смотреть можно было сколько влезет.
Мы-то все
играли на собственных инструментах; ведь ресторан это не клуб,
культурно-просветительской деятельностью не занимался, и только
предоставлял площадку для оркестра, на которой этот оркестр мог
зарабатывать деньги. И зарабатывал, если музыканты были не полные идиоты.
Но аппаратура была своя, и я в 1972 году выложил за клавиши
"Matador" 800 кровных рублей. Так что можно понять всю
сенсационность факта приобретения синтезатора "Бригантиной"!
Кроме этого случая мне довелось лишь единственный раз видеть, чтобы
ресторан владел какой-то музыкальной собственностью, но это была уже полная
казуистика. Это было в славном городе Сухуми, куда я отправился в свой
отпуск играть в дом отдыха "Агудзера". Дело в том, что у
музыкантов так было принято – проводить отпуска где-нибудь на побережье
Черного Моря со своей или с чужой командой. И вот в тот раз нас позвали в
свободные дни играть в ресторан "Аунивермаг". В Абхазии все
иностранные, т.е. не абхазские слова, произносятся как по-русски, только начинаются
с буквы "А": "аресторан", "алимонад" и т.д.
Так вот, этот кабак назывался "Аунивермаг", потому что находился
он на крыше универмага. Начали мы там играть, и вдруг у нас поломался
вокальный усилитель. Пришли мы со своей бедой к хозяину, т.е. к директору
(впрочем, в Абхазии это было одно и то же). И хозяин сказал, что прежде чем
ремонтировать, или искать по городу замену, надо сначала посмотреть по
кладовкам, может у него чего найдется. И правда, довольно быстро нашелся
ТУ-100. Это был такой большой железный ящик мощностью 100 ватт, с
проигрывателем наверху, который обычно использовался в радиорубках клубов
для озвучивания всех близлежащих окрестностей. Но это было в Абхазии; я
думаю, если бы там хорошо в кладовках поискать, то можно было и пулемет
найти.
Впрочем,
мы отвлеклись, а разговор начался с Валеры Вдовина, который меня подменял в
"Корюшке" на клавишах. Кроме него был еще Сережа Дорошенко, по
кличке "Сынок", в то время совершенно невинного вида юноша,
выпускник Ленинградской Академической капеллы, учившийся со мной в
Институте Культуры, но на 2 курса младше. Очень хороший музыкант, но
большой любитель алкогольных и сексуальных приключений. Позже, когда его
уже выгонят из института, его возьмут на работу в "Дружбу", к
Пьехе и Броневицкому. Был у нас еще Альгис Паулавичус, игравший, по-моему,
вообще на всех инструментах, клавишных, духовых и струнных; он в то время
или ещё учился в Консерватории, или уже закончил. Сейчас, насколько я знаю,
он руководит каким-то известным детским хором и часто выступает в концертах
и на телевидении. Юра Прохоров тоже частенько отсутствовал. То в больнице
лежал, от армии косил, то куда-нибудь уезжал и т.д. На его месте, на
гитаре, работали: Сёма Шнейдер, будущий гитарист "Поющих Гитар",
во времена ихней "зонг-оперы" "Орфей и Эвридика", в то
время учившийся в консерватории на скрипке, а ныне, как и автор этой
"зонг-оперы" (почему "зонг"?), живущий в Бруклине. Юра
Ильченко и Гена Латышев из группы "Мифы", тоже впоследствии
ставшие известными музыкантами. В общем, музыканты все были сильные, ну а
то, что народ менялся, так это, по-моему, было только к лучшему, – каждый
приносил что-то своё и поэтому публике не приедались. До сих пор помню, как
Валера Вдовин играл и пел песню Led Zeppellin "Stairway to
Heaven", как это у него здорово получалось. Или как Альгис Паулавичус
играл на скрипке и на флейте, а потом мы все вместе пели "песни дружбы
народов". "Песнями дружбы народов" называлось, когда
русский, полуеврей и литовец на три голоса пели грузинские песни на грузинском
языке, или армянские песни на армянском языке.
Про Славу
Маслова тоже отдельная история. Началось с того, что в нашем знаменитом
питерском ансамбле "Поющие Гитары" произошла точно такая же
история, как у Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. Поссорились два
закадычных друга – барабанщик Помидор, он же Юра Соколов, и басист
Иваненко. На то время это, я думаю, была лучшая ритм-группа в городе, а тут
поссорились из-за какой-то ерунды. Причем так поссорились, что Иваненко из
"Поющих Гитар" вообще ушёл. И вот как-то к нам в
"Корюшку" приходит Толя Васильев, бессменный руководитель
"Поющих Гитар" и начинает Маслова уговаривать присоединится к
этим "гитарам", обещает золотые горы, поездки за рубеж и т.д. И
уговорил таки, негодяй. Так Маслов стал работать в "Поющих
Гитарах", правда, через полгода Юра Прохоров его вытащил обратно. Меня
в то время в городе не было, я был в ссылке на практике, и узнал об уходе
Маслова только по приезду. Второй раз Маслов от нас ушел всего лишь на
месяц в югославскую группу "АВС". Они приехали в Союз на
гастроли, и у них заболел басист, вот они Маслова и взяли. Помню – работаем
мы в "Корюшке", а снизу из бара прибегает наш бармен. Говорит:
"Спускайтесь в бар, там Славку по телику показывают в "АВС"!
Ну, мы объявили тут же перерыв, сказали публике про то, что Славку
показывают, и вся толпа повалила вниз в бар. И правда, показывали. Причем
настолько всё было красиво – и костюмы и обстановка (ведь в то время
Югославия для нас, советских, была почти кап.страна), а в конце стали
представлять музыкантов, и сказали что на бас-гитаре играет "Славко
Маслович". Ну, тут наша толпа ещё больше возбудилась, и все пошли
наверх выпить по этому поводу.
...Славы с
нами, к сожалению, больше нет. Он умер несколько лет назад, после долгой
борьбы с "зелёным змием"...
...Да, героическое было время!
Теперь на набережной Лейтенанта Шмидта, между 7 и 8 линиями, где
раньше плавал ресторан "Корюшка", только плещется невская вода о
гранит пандусных спусков, по которым когда-то веселый питерский народ шел
"разлагаться" в этот островок "несоветского образа
жизни". Можно спуститься к воде... налить стакан портвейна, и выпить
за тех людей, ту музыку, ту эпоху... А потом подняться опять на набережную,
и увидеть целые анфилады сверкающих современных ресторанов, кафе, клубов, и
прочих веселых заведений. Заходи и слушай... от пошлейших изображений под
минусовку всякой поп-дребедени, что и без того прет круглыми сутками по
всем каналам эфира, до живой и оригинальной музыки. Есть и такая. Жить
стало лучше, жить стало веселей...
...Но
чего-то не хватает.
© Евгений ДРАПКИН, 2003 г.
© И. Ефимов, 2003 г. – предисловие, литературная обработка.
на главную
© I.Efimov
|
