|
 Воспоминания
джазмэна.
В 1956
году, когда я учился в техникуме деревообрабатывающей промышленности, мы
создали самодеятельный ансамбль. Что мы играли? Обычную танцевальную
музыку... А танцевальной музыкой тогда был джаз. В принципе, его тогда уже
не особо преследовали. Вот с тех пор и навсегда я и стал джазмэном.
После
техникума, когда я начал работать на фабрике музыкальных инструментов
"Красный Октябрь", продолжил играть уже в самодеятельном ансамбле
фабрики. Играли мы ту же музыку, – то есть джаз, который теперь принято
называть "коммерческим". Выступали на танцах, на вечерах в разных
клубах... Нет, мы не были ни "революционерами", ни
"хулиганами" от музыки. Не играли ничего такого, за что на нас
мог бы ополчится партком. Но ведь у нас всегда отыщутся идиоты, которые
найдут, к чему придраться. Не забуду, как администратор клуба
"Маяк" запретил нам исполнять "Клен ты мой опавший"!
Вот и такое бывало...
Ну да,
кроме танцевальных джазовых мелодий мы исполняли и разные популярные песни.
Те, которые нравились нам, и публике. Уличные? – бывало, конечно, исполняли
какие-то народные "романсы". А вот эмигрантские – нет. Какой
Лещенко, если были умники, которые придирались к "Клену"! А
поскольку мы в основном играли все-таки джаз, то и оркестровку песен можно
тоже назвать джазовой... Но в этом нет ничего особенного, тогда это был
самый распространенный вариант.
Может, наш
ансамбль и не был бы особо выдающимся, но в нем играли ребята, которые
потом вышли в большие люди. Один – Роберт Лютер, – закончил консерваторию и
стал дирижером в Мариинке. А другой – Андрей Персон, – продвинулся еще
интереснее. Кстати, он сейчас живет в ФРГ, и все еще занимается музыкой.
Так вот, он тогда стал работать на Ленинградском радио, и завел знакомства
со всеми интересными музыкальными коллективами Питера, и со многими
музыкальными коллекционерами. Я в то время, в начале 60-х, тоже всерьез
занялся коллекционированием джаза. И вот Андрей меня и познакомил с
Виктором Кингисеппом.
Кингисепп,
пожалуй, один из первых в Питере начал собирать в основном именно магнитную
фонотеку. Его так и называли – "пленочник". То, что у него была
самая большая коллекция джазовых пластинок, – это он, мягко говоря,
преувеличивал... У Николая Рышкова пластинок было гораздо больше! Я и писал
джаз в основном у Рышкова. А у Кингисеппа записывал то, чего не
существовало на пластинках. Вот от него я впервые и услышал об Аркадии
Северном.
Это было,
по-моему, во второй половине 60-х. Не позже. Я как услышал записи Аркадия,
сразу сказал: это – гений. Виктор, по-моему, тогда этого не понимал...
Кстати, не знаю – записывал ли он Аркадия в те времена, или только брал
записи у Рудольфа Фукса. Но меня он однажды пригласил на какую-то квартиру
– аккомпанировать Аркадию на аккордеоне. Наверное, к тому же Фуксу... К
сожалению, это мероприятие сорвалось, – сейчас уже не помню из-за чего.
Аккомпанировать Аркадию мне так и не довелось. А вот один товарищ из нашего
ансамбля, Юра Маковоз, однажды аккомпанировал Аркадию на саксофоне, тоже на
одной квартирной записи. Теперь я уж не вспомню – в 60-х это было, или
позже...
А с Фуксом
встречаться мне приходилось не так уж и часто. У них была какая-то развитая
конспиративная деятельность, которая, честно говоря, меня не очень
привлекала. Помню, пришлось мне его искать по каким-то делам на
"явочной" даче не то в Токсове, не то в Кавголове... Но вот
записи Аркадия для меня были очень интересны. Несмотря на то, что я всерьез
увлекался все-таки джазом, а не этим жанром. Других исполнителей я и не
записывал. А вот Аркадий – это Аркадий...
В конце
шестидесятых прошел слух, что он уехал в загранкомандировку на три года, в
Канаду. От кого слух – не помню. Но точно помню, что в начале семидесятых
Виктор Кингисепп сказал мне: Северный вернулся из Канады. Да ведь у Аркадия
действительно был перерыв в записях, как раз в самом конце шестидесятых. А
вот после перерыва Фукс и сделал с ним те два замечательных
"одесских" цикла. Видно, Аркадий в Канаде оттачивал мастерство...
А вот о
том, что он служил в армии, тем более во Вьетнаме, мне слышать не
приходилось!
Первые
оркестровые записи Аркадия мне тоже очень понравились. Пожалуй,
"Четыре брата и лопата" были лучше, чем Жемчужные... У Жемчужных мне
нравился только их первый концерт с Северным. А потом... Они все же часто
халтурили – тема такая-то, квадрат такой-то, и понеслась из-под волос.
Из "Жемчужных"
я знал многих. И Резанова, и Драпкина, и Маслова, и аккордеониста Алика, –
тоже из "Паруса". Впрочем, в "Парусе" он играл на
духовых, кажется. Кстати, он был, по-моему, самый сильный музыкант из них!
Замечательный мастер – и техника у него была блестящая, и песню он всегда
удивительно чувствовал. Вот те концерты я еще записывал... А потом бросил
это дело. Концерты стали неинтересные, да и занимался я в основном, как уже
говорил, джазом.
Впрочем,
"Жемчужные" тоже были джазмэнами, поэтому интересные моменты в
оркестровках у них проскакивали. Я даже специально захаживал в
"Парус" их послушать. Коля Резанов лукавит, когда говорит, что
они не играли в "Парусе" незалитованные вещи. Не играли во время
"официальной части", за которую надо было сдавать
"рапортичку". А потом, на заказ, играли, конечно... Да во многих
ресторанах Питера пели такое на заказ. Ну, и в "Корюшке",
конечно, тоже давали жизни...
А вот,
вспоминается, был у нас очень интересный ансамбль в кафе "Алые
паруса", в ЦПКиО, под управлением Александра Голембы. Это достаточно
известный музыкант, про него немало писали в прессе. Так вот, они играли
весь репертуар сестер Берри, – а ведь эта музыка тоже не была разрешенной.
У него в ансамбле как раз были две солистки, которые изумительно делали эти
песни! Вот имена их я, к сожалению, не помню... Потом Големба участвовал и
в работе ансамбля из кафе "Белые ночи", что на углу Вознесенского
и Садовой. Там тоже играли очень интересный и незалитованный репертуар.
Хотя, "блатным" его, конечно, назвать нельзя... Самыми
"хулиганистыми" у нас считались все же "Жемчужные".
Кстати, именно Големба мне их так и аттестовал, и как раз он приглашал меня
в "Парус" их послушать.
Наш
самодеятельный ансамбль "Красного Октября" ничего такого не
играл. Впрочем, нет, – делали мы иногда стилизации, допустим, под
"Фонарики". И даже записывали их, но только для "внутреннего
употребления". Это делалось в подарок ко дню рождения кого-нибудь из
наших музыкантов, с соответствующим шутливым текстом.
Но
вернемся к коллекционерам. В 1974 или 1975 году Кингисепп приобрел новую
аппаратуру, на которую он уже точно записывал Северного. Но я с ним не так
уж близко контактировал, и о том, как происходили эти записи – я никаких
подробностей не знаю. А свою старую аппаратуру он продал мне. А заодно и
все свои записи Северного, потому что они были у него на пленке 6-го типа.
Что из них было первыми копиями, а что оригиналами – затрудняюсь сказать.
Как я уже говорил, Виктор не относился серьезно к записям Северного, и,
по-моему, он даже не все перенес на новую ленту. Честно говоря, он и в
музыке разбирался слабо. Музыкального образования у него не было, он и
работал-то грузчиком где-то в ДОСААФе. Единственное – у него была деловая
жилка, обширный круг знакомств в совершенно разных сферах. Ну и,
соответственно, чутье на моду в музыке он имел. Поэтому знал, на чем делать
деньги, и делал неплохо. Вот его жена, Галина, хорошо разбиралась и в
музыке, и в аппаратуре, но деловых качеств у нее не было. Когда Виктор умер
в 1990 году, она так и не смогла грамотно распорядится его фонотекой. И где
теперь та фонотека – Бог ее знает...
Впрочем, и
я не сохранил Кингисепповские пленки. Шестой тип – он и есть шестой, они
начали сыпаться. Я сделал из них сборку песен, которые мне нравились, а
ленты продал. Уж и не помню кому... Я ж говорю – я не считал себя серьезным
коллекционером этого жанра. Но вот теперь говорят, что и Фукс, и Маклаков
тоже не сохранили своих оригиналов. Хотя они-то должны были относиться к
этому серьезнее. Они уж знали – что такое Северный. Я в те годы даже
слышал, что у Фукса, Маклакова, Рышкова и Кингисеппа было
"джентльменское соглашение" – как и когда организовывать
квартирные записи Аркадия, не перехватывать его друг у друга.
А я в
конце 70-х как-то вообще отошел от этих дел... Все, что записывал Северный
в последние годы, мне не нравилось. А когда он умер, я сказал Виктору: все,
в ближайшие лет тридцать никого подобного не появится. Так что можно
завязывать с этим жанром... Виктор не согласился, – еще бы, ведь он тогда
начал делать очень неплохие деньги на эмигрантах. Но мне эта музыка была
уже совершенно не интересна.
Да и сам я
отошел от музыки.. Пришлось выбирать: или переходить в профессиональные
музыканты, или продолжать производственную карьеру. А я ведь был уже на
"Красном Октябре" главным инженером. Так получилось, что уйти
полностью в музыку не удалось...
Вот только
три года назад я решил немного вспомнить молодость... Написал целую серию
песен, из них несколько – навеянных песней Аркадия, которая когда-то на
меня произвела огромное впечатление: "И вот я в деревне". Сергей
Иванович Маклаков взялся делать из этих песен альбом, Михаил Иноземцев
сделал аранжировки... Но так альбом до сих пор и лежит. Маклаков что-то
остыл к этому делу.
© В. Д. ШЕСТЕРИКОВ, 2003
г.
на главную
© I.Efimov
|
