ИЗ ИСТОРИИ ПОДПОЛЬНОЙ МУЗЫКИ
И СОВЕТСКОГО МАГНИТИЗДАТА

 

 

     

 


 

 

Воспоминания джазмэна.

 

 

В 1956 году, когда я учился в техникуме деревообрабатывающей промышленности, мы создали самодеятельный ансамбль. Что мы играли? Обычную танцевальную музыку... А танцевальной музыкой тогда был джаз. В принципе, его тогда уже не особо преследовали. Вот с тех пор и навсегда я и стал джазмэном.

После техникума, когда я начал работать на фабрике музыкальных инструментов "Красный Октябрь", продолжил играть уже в самодеятельном ансамбле фабрики. Играли мы ту же музыку, – то есть джаз, который теперь принято называть "коммерческим". Выступали на танцах, на вечерах в разных клубах... Нет, мы не были ни "революционерами", ни "хулиганами" от музыки. Не играли ничего такого, за что на нас мог бы ополчится партком. Но ведь у нас всегда отыщутся идиоты, которые найдут, к чему придраться. Не забуду, как администратор клуба "Маяк" запретил нам исполнять "Клен ты мой опавший"! Вот и такое бывало...

Ну да, кроме танцевальных джазовых мелодий мы исполняли и разные популярные песни. Те, которые нравились нам, и публике. Уличные? – бывало, конечно, исполняли какие-то народные "романсы". А вот эмигрантские – нет. Какой Лещенко, если были умники, которые придирались к "Клену"! А поскольку мы в основном играли все-таки джаз, то и оркестровку песен можно тоже назвать джазовой... Но в этом нет ничего особенного, тогда это был самый распространенный вариант.

Может, наш ансамбль и не был бы особо выдающимся, но в нем играли ребята, которые потом вышли в большие люди. Один – Роберт Лютер, – закончил консерваторию и стал дирижером в Мариинке. А другой – Андрей Персон, – продвинулся еще интереснее. Кстати, он сейчас живет в ФРГ, и все еще занимается музыкой. Так вот, он тогда стал работать на Ленинградском радио, и завел знакомства со всеми интересными музыкальными коллективами Питера, и со многими музыкальными коллекционерами. Я в то время, в начале 60-х, тоже всерьез занялся коллекционированием джаза. И вот Андрей меня и познакомил с Виктором Кингисеппом.

Кингисепп, пожалуй, один из первых в Питере начал собирать в основном именно магнитную фонотеку. Его так и называли – "пленочник". То, что у него была самая большая коллекция джазовых пластинок, – это он, мягко говоря, преувеличивал... У Николая Рышкова пластинок было гораздо больше! Я и писал джаз в основном у Рышкова. А у Кингисеппа записывал то, чего не существовало на пластинках. Вот от него я впервые и услышал об Аркадии Северном.

Это было, по-моему, во второй половине 60-х. Не позже. Я как услышал записи Аркадия, сразу сказал: это – гений. Виктор, по-моему, тогда этого не понимал... Кстати, не знаю – записывал ли он Аркадия в те времена, или только брал записи у Рудольфа Фукса. Но меня он однажды пригласил на какую-то квартиру – аккомпанировать Аркадию на аккордеоне. Наверное, к тому же Фуксу... К сожалению, это мероприятие сорвалось, – сейчас уже не помню из-за чего. Аккомпанировать Аркадию мне так и не довелось. А вот один товарищ из нашего ансамбля, Юра Маковоз, однажды аккомпанировал Аркадию на саксофоне, тоже на одной квартирной записи. Теперь я уж не вспомню – в 60-х это было, или позже...

А с Фуксом встречаться мне приходилось не так уж и часто. У них была какая-то развитая конспиративная деятельность, которая, честно говоря, меня не очень привлекала. Помню, пришлось мне его искать по каким-то делам на "явочной" даче не то в Токсове, не то в Кавголове... Но вот записи Аркадия для меня были очень интересны. Несмотря на то, что я всерьез увлекался все-таки джазом, а не этим жанром. Других исполнителей я и не записывал. А вот Аркадий – это Аркадий...

В конце шестидесятых прошел слух, что он уехал в загранкомандировку на три года, в Канаду. От кого слух – не помню. Но точно помню, что в начале семидесятых Виктор Кингисепп сказал мне: Северный вернулся из Канады. Да ведь у Аркадия действительно был перерыв в записях, как раз в самом конце шестидесятых. А вот после перерыва Фукс и сделал с ним те два замечательных "одесских" цикла. Видно, Аркадий в Канаде оттачивал мастерство...

А вот о том, что он служил в армии, тем более во Вьетнаме, мне слышать не приходилось!

Первые оркестровые записи Аркадия мне тоже очень понравились. Пожалуй, "Четыре брата и лопата" были лучше, чем Жемчужные... У Жемчужных мне нравился только их первый концерт с Северным. А потом... Они все же часто халтурили – тема такая-то, квадрат такой-то, и понеслась из-под волос.

Из "Жемчужных" я знал многих. И Резанова, и Драпкина, и Маслова, и аккордеониста Алика, – тоже из "Паруса". Впрочем, в "Парусе" он играл на духовых, кажется. Кстати, он был, по-моему, самый сильный музыкант из них! Замечательный мастер – и техника у него была блестящая, и песню он всегда удивительно чувствовал. Вот те концерты я еще записывал... А потом бросил это дело. Концерты стали неинтересные, да и занимался я в основном, как уже говорил, джазом.

Впрочем, "Жемчужные" тоже были джазмэнами, поэтому интересные моменты в оркестровках у них проскакивали. Я даже специально захаживал в "Парус" их послушать. Коля Резанов лукавит, когда говорит, что они не играли в "Парусе" незалитованные вещи. Не играли во время "официальной части", за которую надо было сдавать "рапортичку". А потом, на заказ, играли, конечно... Да во многих ресторанах Питера пели такое на заказ. Ну, и в "Корюшке", конечно, тоже давали жизни...

А вот, вспоминается, был у нас очень интересный ансамбль в кафе "Алые паруса", в ЦПКиО, под управлением Александра Голембы. Это достаточно известный музыкант, про него немало писали в прессе. Так вот, они играли весь репертуар сестер Берри, – а ведь эта музыка тоже не была разрешенной. У него в ансамбле как раз были две солистки, которые изумительно делали эти песни! Вот имена их я, к сожалению, не помню... Потом Големба участвовал и в работе ансамбля из кафе "Белые ночи", что на углу Вознесенского и Садовой. Там тоже играли очень интересный и незалитованный репертуар. Хотя, "блатным" его, конечно, назвать нельзя... Самыми "хулиганистыми" у нас считались все же "Жемчужные". Кстати, именно Големба мне их так и аттестовал, и как раз он приглашал меня в "Парус" их послушать.

Наш самодеятельный ансамбль "Красного Октября" ничего такого не играл. Впрочем, нет, – делали мы иногда стилизации, допустим, под "Фонарики". И даже записывали их, но только для "внутреннего употребления". Это делалось в подарок ко дню рождения кого-нибудь из наших музыкантов, с соответствующим шутливым текстом.

Но вернемся к коллекционерам. В 1974 или 1975 году Кингисепп приобрел новую аппаратуру, на которую он уже точно записывал Северного. Но я с ним не так уж близко контактировал, и о том, как происходили эти записи – я никаких подробностей не знаю. А свою старую аппаратуру он продал мне. А заодно и все свои записи Северного, потому что они были у него на пленке 6-го типа. Что из них было первыми копиями, а что оригиналами – затрудняюсь сказать. Как я уже говорил, Виктор не относился серьезно к записям Северного, и, по-моему, он даже не все перенес на новую ленту. Честно говоря, он и в музыке разбирался слабо. Музыкального образования у него не было, он и работал-то грузчиком где-то в ДОСААФе. Единственное – у него была деловая жилка, обширный круг знакомств в совершенно разных сферах. Ну и, соответственно, чутье на моду в музыке он имел. Поэтому знал, на чем делать деньги, и делал неплохо. Вот его жена, Галина, хорошо разбиралась и в музыке, и в аппаратуре, но деловых качеств у нее не было. Когда Виктор умер в 1990 году, она так и не смогла грамотно распорядится его фонотекой. И где теперь та фонотека – Бог ее знает...

Впрочем, и я не сохранил Кингисепповские пленки. Шестой тип – он и есть шестой, они начали сыпаться. Я сделал из них сборку песен, которые мне нравились, а ленты продал. Уж и не помню кому... Я ж говорю – я не считал себя серьезным коллекционером этого жанра. Но вот теперь говорят, что и Фукс, и Маклаков тоже не сохранили своих оригиналов. Хотя они-то должны были относиться к этому серьезнее. Они уж знали – что такое Северный. Я в те годы даже слышал, что у Фукса, Маклакова, Рышкова и Кингисеппа было "джентльменское соглашение" – как и когда организовывать квартирные записи Аркадия, не перехватывать его друг у друга.

А я в конце 70-х как-то вообще отошел от этих дел... Все, что записывал Северный в последние годы, мне не нравилось. А когда он умер, я сказал Виктору: все, в ближайшие лет тридцать никого подобного не появится. Так что можно завязывать с этим жанром... Виктор не согласился, – еще бы, ведь он тогда начал делать очень неплохие деньги на эмигрантах. Но мне эта музыка была уже совершенно не интересна.

Да и сам я отошел от музыки.. Пришлось выбирать: или переходить в профессиональные музыканты, или продолжать производственную карьеру. А я ведь был уже на "Красном Октябре" главным инженером. Так получилось, что уйти полностью в музыку не удалось...

Вот только три года назад я решил немного вспомнить молодость... Написал целую серию песен, из них несколько – навеянных песней Аркадия, которая когда-то на меня произвела огромное впечатление: "И вот я в деревне". Сергей Иванович Маклаков взялся делать из этих песен альбом, Михаил Иноземцев сделал аранжировки... Но так альбом до сих пор и лежит. Маклаков что-то остыл к этому делу.

 

© В. Д. ШЕСТЕРИКОВ, 2003 г.

 


на главную

 

© I.Efimov