|
|
▪ СТАТЬИ И РАССКАЗЫ ––––––– ▪ ЧТО ПИСАЛИ В ПРЕССЕ –––––– ▪ ПЕСНИ И СТИХИ |
|
|
ГАЛИЧ ПРОЩАЕТСЯ
С ЛЕНИНГРАДОМ
записки коллекционера магнитиздата
Первая песня Александра Галича, услышанная
мною в 1962 году с магнитофонной ленты, просто потрясла меня. Эго были его
знаменитые "Облака". За ней следовали еще несколько вещей, написанных
очень зрелым мастером и исполненных с большим профессиональным мастерством.
Ведь известно, что, будучи талантливым литератором, Галич был еще и
профессиональным актером. Это оказался достойный соперник Владимиру Высоцкому,
хотя в жизни никакого соперничества, конечно, не было, да и быть не могло. Они,
как две параллельные линии, никогда не пересекались друг с другом, хотя и
двигались в одну сторону. Галич, конечно, более поэт, чем исполнитель, а
Высоцкий более исполнитель, но у обоих одно настолько дополняет другое, что
возникает именно тот неповторимый синтез, который и дарует нам истинное
искусство.
Конечно же, я поспешил переписать ту первую
магнитофонную ленту с записями песен Галича. Как всегда бывает в подобных
случаях, фамилию исполнителя переврали, и только спустя некоторое время я узнал
настоящее имя. Потом появились другие ленты с его записями, стало известно, что
Галич драматург, сценарист, автор известной пьесы "Вас вызывает
Таймыр". Сразу же родилась легенда, передаваемая от коллекционера к
коллекционеру, что Александр Галич сидел в сталинских лагерях, и не менее 20
пет, как он сам об этом пел в своей песне "Облака". В то время еще
публиковалось кое-что из разоблачительной литературы бывших зэков о сталинских
лагерях, поэтому появление барда, открыто поющего обо всем этом, казалось
естественным. Но уже прошел пик хрущевской "оттепели", уже если и
печатали что-то о культе личности и его последствиях, то непременно нужно было
показать, что наряду с "плохими" палачами были и "хорошие",
"настоящие" чекисты, "верные ленинцы" и т.д. В творчестве
же А. Галича с самого начала подкупала бескомпромиссность, безжалостность к
большим и малым палачам. Песни его становились все жестче и жестче.
Нельзя сказать, что все любители
безоговорочно приняли песни Галича. Большинству все-таки более по сердцу был
Владимир Высоцкий, чьи песни казались более доходчивыми. Людям же более
интеллигентным импонировал А. Галич.
Но вот "оттепель" ушла в область
преданий, а вместе с ней – возможность более или менее свободно говорить,
писать, петь и читать. Однако изъять у населения все магнитофоны, как когда-то
делал с радиоприемниками Сталин, уже было не в силах властей. И голос А. Галича
входил в квартиры советских людей все с новыми и новыми песнями. Более того, А.
Галич перешел к созданию злободневных песен. Ленты с его записями стало опасно
иметь в своей коллекции. Участились случаи изъятия властями фонотек некоторых
коллекционеров с последующими попытками инкриминировать им распространение
песен Галича.
Лично у меня имелся опыт общения с этими
"товарищами", которые уже не раз являлись "товар искать" в
мой дом. Я понимал, что если они когда-нибудь обнаружат у меня современные
песни Галича и найдут одного-двух человек из числа переписавших их у меня, то
ничего не стоит состряпать дело об "антисоветчине". Я решил призвать
на помощь автоматику. Прежде всего, я произвел тщательную ревизию всех лент,
чтобы выявить наиболее "криминальные" с точки зрения соцзаконности. Я
отобрал кроме всех лент А. Галича ленту Юлия Кима, ленту Геннадия Виноградова,
ленту поэта Смирнова, исполнявшего несколько песен Юза Алешковского и свои,
кое-какие ленты А. Северного и несколько сборных кассет. После этого я сложил
всю эту стопку в отдельный изолированный шкафчик и приспособил два мощных
электромагнита – дросселя – с обеих сторон "криминальных" кассет.
После я так подключил их к имевшемуся у меня конечному выключателю, что если
без предварительной подготовки кто-то открыл бы дверь "криминальной"
тумбочки, то оба дросселя включались, и запись на кассетах стиралась
автоматически.
Когда А. Галича исключили из Союза
писателей, а затем из Союза кинематографистов, началась неистовая травля.
Особенно старались "Литературная газета" и "Советская
культура". Ни о каких публикациях Галича теперь не могло быть и речи,
работы в кино по его новым сценариям приостановили, все выступления запретили.
За всю свою долгую творческую жизнь сначала актера, затем драматурга,
сценариста и барда Александр Галич' не скопил ничего на "черный
день", и вот этот день пришел.
Наши питерские коллекционеры отнеслись к
его материальным затруднениям с большим участием. Стал широко известен
московский адрес Галича, и к нему двинулись первые "паломники".
Предварительно производился сбор средств по принципу "кто сколько
может", затем, вооружившись портативным магнитофоном, какой-нибудь очередной
энтузиаст отправлялся "в Москву за песнями". Александр Галич принимал
у себя всех без исключения и совершенно безбоязненно. После некоторых
расспросов щедро угощал и чаем и песнями, разрешая записывать их без всяких
оговорок. Ни о каких деньгах он, конечно, и слышать не хотел, поэтому их
старались "забыть" где-нибудь в укромном месте в гостиной или тайком
сунуть в карман его пальто в передней.
Чаще всех к Александру Галичу ездил,
пожалуй, самый крупный в Ленинграде собиратель песен бардов – Миша. Я не стану
называть его фамилии, поскольку он, хоть и отошел в настоящее время от активной
собирательской деятельности, но продолжает жить и работать в Ленинграде. В то
время он был буквально помешан на собирательстве песен бардов, принимал
активное участие в организации двух легальных клубов в песни в Ленинграде –
"Восток" и "Меридиан" – но вышел из состава их правления в
знак протеста против душной атмосферы, которая неизменно возникала там в
результате давления комсомольских организаций. Достаточно указать, что при
каждом концерте там присутствуют некие "искусствоведы в штатском",
сидящие прямо на сцене. Они в любой момент могут остановить выступающего,
"поправить" его или вообще запретить петь какую-либо песню.
Миша имел по тем временам великолепную
аппаратуру – стереофонический магнитофон "Грундиг" – и делал все свои
записи только на нем. Кроме того, он не признавал никаких копий, и в его
фонотеке находились только оригиналы, т. е. записи песен непосредственно с
голоса исполнителя. Это была трудная задача, так как для этого нужно было быть
лично знакомым со всеми теми бардами, записи которых он хотел иметь в своей
фонотеке. Записанные ленты-оригиналы Миша хранил в отдельном помещении, где
поддерживался постоянный режим воздуха по температуре и влажности. Его ленты
являлись как бы эталонами качества записи бардов. Миша держал постоянную связь
со всеми московскими бардами, ездил со своим магнитофоном в Москву их
записывать и познакомил питерских коллекционеров с такими до того неизвестными
именами, как Ахмеджанов, Туреянский, Качан. Это были представители театрального
мира Москвы, сочинявшие неплохие песни и пародии на других бардов, хорошо их
исполнявшие. Но Миша записывал их лишь попутно. Главной целью его вояжей были
новые песни Александра Галича, и он привозил их с собой каждый раз. После этого
они очень быстро распространялись по Питеру и, таким образом, мы имели
возможность следить за творчеством Галича.
Но вот пронесся слух, что Александр Галич
подал в ОВИР документы на выезд. Миша съездил в Москву и, вернувшись,
подтвердил: действительно, документы поданы, и Галич сейчас занят сбором
средств для того, чтобы "выкупить" себя и свою семью. Сразу ж мы
решили собрать эти средства. Но как заставить принять его эти деньги? Тогда
решили организовать последний концерт Александра Галича в Ленинграде, где бы он
исполнил все до одной свои песни в хронологическом порядке и со всеми
комментариями, записать его на хорошей аппаратуре, а нужную сумму заплатить в
качестве гонорара. Так и сделали. Галич согласился провести такой
концерт-запись, на котором с ним могли бы попрощаться все ценители его
творчества.
Галич приехал и остановился в одной из
крупнейших гостиниц города. Миша явился к нему со своим магнитофоном с утра, и
запись началась. Не торопясь, обстоятельно, Галич рассказывал о том, как он
пришел в своем творчестве к созданию песен, исполнял их одну за другой. О
многих песнях Миша даже не знал, что они написаны Галичем, а некоторые из них
слышал вообще в первый раз.
Постепенно номер гостиницы все больше
заполнялся людьми. Приходили друзья Галича, коллекционеры, барды, приводили
своих друзей и родственников. Каждый приносил цветы, коньяк, шампанское.
Когда мы с приятелем, хорошо знавшим А.
Галича, вошли в его номер, там уже было много народу. Певец сидел с гитарой в
руках перед небольшим гостиничным столиком, на котором стояли два микрофона, и
лежала тетрадь с его стихами, куда он изредка заглядывал. Вокруг столика
красовалась огромная батарея бутылок всех мастей вперемежку с букетами с
цветов: картина весьма впечатляющая. Позже снимки, сделанные в тот день,
украсили стену Мишиной квартиры. Надо сказать, что у него стены были увешаны
большими фотографиями бардов и непременно с автографами. На многих из них
известный подпольный концерт ленинградских бардов под открытым небом за
городом. Все участники его, включая и Кукина, и Клячкина, и Высоцкого, который
был почетным гостем, выступали в пляжных костюмах. Микрофон привязали к
осиновому колу, вбитому в землю. Зрители и слушатели лежали и сидели прямо на
земле.
Но вернемся к концерту Галича. Он пел уже в
течение четырех часов. Наконец, решили сделать передышку и проветрить номер.
Открыли окна, и все вышли в неширокий коридор. Закурили. Я попросил моего друга
познакомить меня с Галичем и задал ему вопрос, который часто обсуждался и
всякий раз вызывал споры: имеют ли моральное право молодые барды, не пережившие
лично ужасов сталинских лагерей и чекистских застенков, писать об этом песни? И
я показал ему текст своей песни "Гитара висела на стенке, хозяин сидел в
застенке", посвященной Галичу. Бард внимательно прочел текст, скользнул
глазами по посвящению и сказал, что песня неплоха, а ответ на мой вопрос каждый
должен найти в своем сердце, соразмерив его со своим дарованием поэта.
Галич пел и рассказывал еще около двух
часов. Когда он спел свою последнюю песню, написанную всего за два дня до
приезда в Ленинград, то настолько устал, что руки не могли больше держать
гитару.
Затем был прощальный тост, прощальные
рукопожатия, поцелуи и слезы.
Выходили мы тесной гурьбой, окружая Мишу с
его магнитофоном. Шесть лент с записями спрятали на груди самые сильные: ведь
никто не знал, чем мог закончиться этот вечер. У подъезда гостиницы или за
углом ее вполне могла стоять "оперативка"... К счастью, в тот раз все
обошлось спокойно.
© Рувим РУБЛЕВ, 1980-е г.
© Р.Фукс, И.Ефимов