Р. Фукс ОТ ПЛАСТИНОК К МАГНИТОФОНАМ


	▪ СТАТЬИ И РАССКАЗЫ ––––––– ▪ ЧТО ПИСАЛИ В ПРЕССЕ –––––– ▪ ПЕСНИ И СТИХИ

ОТ ПЛАСТИНОК К МАГНИТОФОНАМ

Из записок коллекционера Магнитиздата

У читателя может возникнуть вопрос: почему я пользуюсь термином – "Магнитиздат", а разговор идет о старых грампластинках? Дело в том, что, когда создавалась музыка, послужившая фундаментом для и образования Магнитиздата, никаких магнитофонов еще попросту не существовало. Были, как я уже писал, установки или, как их называли специалисты в этой области, "станки" для механической звукозаписи, по большей части самодельные, хотя встречались и трофейные аппараты, вывезенные в свое время из Германии. Весь репертуар, напетый П. Лещенко, А. Вертинским, К. Сокольским и другими исполнителями рижской плеяды распространялся первоначально не с помощью Магнитиздата, а, скорее, с помощью "Рентгениздата".

Рентгеновскую пленку доставали всеми правдами и неправдами. Иногда, при наличии соответствующих знакомств, удавалось достать рулоны авиационной кинопленки от кинофотопулеметов. Она была несколько тоньше рентгеновской пленки, лучше клеилась на картон. Оригиналами, с которых производилась запись, служили фирменные пластинки. Но где можно было достать их? "Беллакордовские" и "заикинские" диски, в основном, не годились для этой цели, так как попадали к нам в руки уже будучи очень изношенными.

Звук, который они издавали при проигрывании, напоминал шипение точильного круга, поэтому их называли попросту "точилами". Нужны были чистые, неизношенные диски, желательно западного производства. Их в то время можно было достать только у моряков, и не рядовых, а капитанов или их помощников. Позволить себе покупать такие пластинки могли только они – и не из-за дороговизны, а потому, что имели возможность ходить по иностранным городам без сопровождающих и, следовательно, могли безбоязненно покупать все, что им заблагорассудится.

Пластинки Вертинского и Лещенко печатала известная фирма "Колумбия", которая имела отделения во всех столицах Европы, и каждое из этих отделений выпускало пластинки П. Лещенко и А. Вертинского со своим особым цветом этикеток. Среди коллекционеров более всего ценились пластинки английской "Колумбии" с красным цветом этикеток. Австрийские пластинки, не столь высокого качества, выходили с черными этикетками, румынские, самые неудачные – с белыми. Позже, в эпоху стереопластинок, все эти фирмы перевели свои пластинки с 78 оборотов в минуту 33, что, конечно, отразилось на качестве, поскольку, пропала сочность звука, присущая пластинкам на 78 оборотов.

Отечественные пластинки почти не использовались нами для переписи в качестве оригиналов. Хоть и можно было найти советские пластинки с записями блатных песен в исполнении Л. Утесова, но они доходили до нас очень "заигранными". Пластинки же других исполнителей "цыганского" направления, таких как Тамара Церетели, Лидия Обухова, Вадим Козин, хотя уже не продавались в магазинах, не представляли "коммерческого интереса". Исключением был, пожалуй, лишь Вадим Козин, судьба которого заслуживает того, чтобы о ней рассказать.

Чистокровный цыган, получивший вокальное образование, он обладал великолепным голосом и хорошей исполнительской манерой, что снискало ему широкую популярность. У него был свой особый цыганский репертуар, отличный от современных исполнителей, сильно углубившихся в народную песню. Его репертуар был близок к цыганским песням П. Лещенко, но почти не повторял его. Исключение составляла лишь песня П. Лешенко "Прощай, мой табор", которую, по преданию, Лещенко напел, прощаясь с Белым Станом, после того, как принял решение последовать примеру А. Вертинского и через Харбин вернуться в Россию. Шла война, патриотические настроения воспреобладали над всеми иными, и если А. Вертинскому для того, чтобы добиться въездной визы, пришлось закупить на свои деньги вагон медикаментов для раненых красноармейцев, то с П. Лещенко уже запросили два вагона. Вот как раз, говорят, в это время он и спел "Прощай, мой табор", где был такой куплет:

Сегодня с вами заведу я песню,

А завтра нет меня, совсем уйду от вас,

Не забывайте цыгана Петю,

Прощай мой табор, пою в последний раз!

Въездную визу Лещенко получить не удалось по причине не совсем лояльных по отношению к Советам тостов, которые он произносил на прощальном банкете А. Вертинского, где присутствовали и представители совпосольства.

Вот эту самую песню – "Прощай, мой табор" – и исполнил и даже записал на пластинку В. Козин, убрав из текста "Цыгана Петю", а все остальное оставив на месте. Это, конечно, не могло кончиться для него добром. Сделали Козина уголовным преступником, да еще каким! Не вором там каким-нибудь, не грабителем, это еще может русский народ понять, может и простить. Козина нужно было сделать настолько грязным преступником, чтобы в народе к нему и к его творчеству появилось отвращение. Подумали-подумали светлые прокурорские головы и сделали его гомосексуалистом. Сразу же, конечно – срок. Так и сгубили артиста, но только несколько просчитались: с "отвращением народным" ничего не вышло. Все прекрасные песни, романсы, танго Козина продолжают пользоваться популярностью и по сей день.

Козину, конечно, не пришлось работать на лесоповале, но стать "певчей птичкой в неволе" ему пришлось. В числе прочих заключенных актеров он вошел в сильную концертную бригаду для обслуживания войск НКВД Воркутинского куста лагерей. В те времена в этой бригаде участвовали такие звезды советской "эстрады" как Русланова, Дейнека, оперный певец Печковский и многие другие. Некоторые из них, в том числе Печковский с Руслановой, после смерти Сталина вернулись на эстраду или на оперные подмостки, но Козин – никогда. Начал он свою "зековскую" карьеру в Воркуте, а закончил в Магадане, куда попал уже после расформирования Воркутинского куста. Закончил, правда, уже на "вольном поселении" в должности заведующего магаданским клубом. До нас, коллекционеров, дошел его старческий уже, надтрестнутый голос, записанный там на любительском магнитофоне:

За срока трудовых лагерей

Мы в подарок рабочему классу

Там, где были тропинки зверей,

Проложили железную трассу...

Вот так ушел от нас этот голос в домагнитофонную эру, а вернулся в самый разгар ее и именно через посредство магнитофона.

Появление магнитофонов у населения Союза совпало со временем смерти Сталина. Первые аппараты были настолько дороги, что только предприятия и организации могли себе позволить купить их. За ними – партийные чиновники и члены их семей. И только несколько лет спустя широкие слои населения стали покупать их.

Первым советским магнитофоном может по праву считаться однодорожечный "Днепр-3", обладавший великолепной акустикой. Я был в то время еще школьником и, конечно, не мог позволить себе приобрести такой магнитофон, хотя и страстно мечтал о нем. Для таких как я выпускалась так называемая "магнитофонная приставка" к электропроигрывателю – "МП-1", которую я и купил уже после окончания школы, с приобретением этого "иногда записывающего" аппарата я получил возможность записывать с радиоприема некоторые интересующие меня западные мелодии, но уже на магнитофонную ленту. Когда же я начал работать, то купил себе следующую модель "взрослого" магнитофона – "Днепр-5" и мог уже на его ленту переписывать "оригиналы" для механической звукозаписи, с которой и не думал расставаться.

Мне удалось познакомиться с несколькими моряками – любителями зарубежной русской музыки и иногда удавалось получить у них кое-что для пополнения своей фонотеки. Кроме того, с помощью своих друзей-радиолюбителей я достал несколько радиофильтров, с помощью которых можно было при переписи подавлять шипы, стуки и треск изношенных пластинок рижской фирмы "Геллакорд " или "заикинских" перепечаток. На одну ленту я собирал "чистые" западные записи русской музыки, на другую – "очищенные" отечественные. Постепенно в моей коллекции собралось около пятидесяти песен П. Лещенко, что составляло приблизительно половину из всех известных в Союзе вещей этого исполнителя; песен тридцать К. Сокольского и чуть больше песен В. Козина, который, хоть и не являлся русским зарубежным певцом, но коллекционировался обычно наравне с ними. Чистые пластинки А. Вертинского попадались настолько редко, что у меня были всего лишь считанные экземпляры.

Развитие магнитофонной техники в Союзе не нанесло смертельного удара механической звукозаписи. И та и другая стали "сосуществовать" одновременно, как бы дополняя друг друга. Если магнитофоны перешли на медленные скорости, то и установки для механической звукозаписи теперь "пишут" на 33 оборота, то есть самодельные пластинки тоже стали долгоиграющими. Правда, все это усложнило сам звукозаписывающий аппарат, но нисколько не отпугнуло энтузиастов подпольной звукозаписи. Еще и по сей день можно встретить в советских магазинах грампластинок людей, торгующих "из-под полы" дисками, на которых записаны модные произведения западной поп-музыки и популярные песни наших славных отечественных бардов.