* * *

Ах, волюшка, добрая воля!
Ах, счастье мое далеко!
Свободы я, воли не вижу,
В тюрьме я сижу ни за что.

Вот слышим: этап назначают.
По камерам слухи идут.
Ах, братцы, куда отправляют? -
Нас строить канал повезут.

Мы ехали долго и скорбно,
Вдруг поезд, как вкопанный, встал.
Кругом все леса да болота -
Вот здесь будем строить канал.

Дорогу построили быстро -
Дорога была широка,
А сколько костей на дороге -
Вся кровью она залита.

А кровь эта - ала, кипуча -
По рельсам блестящим бежит.
За жизнь уркагана и вора
Другой будет счастливо жить.

* * *

Как-то раз в саду
Девушку одну
Завлекал он песнями и лаской,
И сказал, шутя:
"Девочка моя,
Девочка с глазами дикой страсти..."

Говорит она:
"Я хочу вина
И мечтаю о красивой паре.
Чем мне пить до дна,
Лучше уж одна...
И зачем мне нужен нищий парень."

Мальчик стал ходить,
По девочке грустить.
По ночам не спал, а все томился.
Чтоб с девчонкой жить,
С деньгами надо быть!
И тогда уж мальчик порешился:

Год он воровал
И наконец попал
В камеру с железною решеткой.
Письма получал,
С жадностью читал,
А писала та ему красотка:

"Все идут года,
Уж я не молода
И мечтаю о семейном счастье.
Больше никогда
Не пиши сюда -
Все равно не буду отвечать я!"

Года через три
Он вышел из тюрьмы,
Вышел из тюрьмы, из заточенья.
Долго он стоял,
Думал и гадал
И пришел к такому заключенью:

Ночью в три часа
Сладко спит она
И не слышит, как беда крадется.
Приоткрывши дверь,
Он стоял как зверь -
То нахмурится, то улыбнется.

Финский нож в руках.
Слышит он вдруг: "Ах!"
Нарушает тишину ночную.
Вся в крови она,
Бледна, как луна,
И запел он песенку такую:

"Завтра вот опять
Дадут лет двадцать пять
И увезут меня в края чужие.
Там пройдут года,
Вся молодость моя,
Но кого любил - в живых не будет".

Как-то раз в саду
Девушку одну
Завлекал он песнями и лаской
И сказал, шутя:
"Девочка моя,
Девочка с глазами дикой страсти..."

* * *

Ты не стой, у ворот поджидая,
Не смотри на дорогу с тоской...
Я вернусь лишь, когда подметает
Ветер листья, что дворник метлой.

И пойду по знакомой дорожке,
Где кончается старый наш сад,
И, быть может, в морозном окошке
Я увижу твой ласковый взгляд.

А, быть может, в суровую зиму
Я в окошко к тебе постучусь.
Дверь откроешь - меня не узнаешь.
Я к губам твоим нежно прильну.

Дверь откроешь - меня не узнаешь,
Я спрошу: "Как жила без меня,
Как растила любимого сына,
Как ты мужа с неволи ждала?"

А пока, а пока - до свиданья,
Расти сына, чтобы вырос большой...
Я вернусь лишь, когда подметает
Ветер листья, что дворник метлой.

* * *

А ты хохочешь, ты всё хохочешь...
Кто-то снял тебя в полный рост.
Хороводишься, с кем захочешь,
За семь тысяч отсюда верст.

А у меня (что у меня здесь?) - снег да вьюга,
И мороз берет в тиски,
Но мне жарче, чем тебе на юге,
От ревности и от тоски.

Весь простуженный, обмороженный
Я сквозь ватник пронесу -
Тело нежное - фото южное,
Полуголую твою красу.

А ты хохочешь, ты все хохочешь...
Кто-то снял тебя в полный рост.
Хорохоришься, с кем захочешь,
За семь тысяч отсюда верст.

ПРО КАТОРЖАНЕЙ

День и ночь над тайгою завывают метели.
Дикий Север суров, безнадежен и лют.
По глубоким снегам конвоиры в шинелях
В неизвестно куда заключенных ведут.

Красноярское небо над голодным этапом...
Молодым арестантам ветры песни поют.
Их ласкают бураны, утешают приклады,
А в далеком пути пить воды не дают.

"Ненаглядная мама, что за дяди в бушлатах
В оцепленьи штыков всё идут и идут?"
"Это - дети России, это - в прошлом солдаты,
Защищали детей и седых стариков.
Это - дети России, это - в прошлом солдаты,
Что геройски разбили под Сталинградом врага".

По щекам каторжаней слезы катятся градом,
А в далеком пути пить воды не дают.
"Ненаглядная мама, что за дяди в бушлатах.
По угрюмым дорогам всё идут и идут?"
"Это - дети России, это - в прошлом солдаты,
Что геройски разбили у Рейхстага врага".