* * *

Иду по Невскому проспекту,
Ко мне подходит урка свой,
И говорит он мне: "Анюта!
Легавый ходит за тобой!

Он целый день канает следом,
Тебя он не засек чуть-чуть.
Давай, вались, а я покеда
Его попробую макнуть".

Иду по Невскому проспекту
И оборачиваюсь, вслед,
Гляжу, за мной канает некто,
Одетый в кожаный жакет.

Так мы доходим до "Пассажа",
Там есть хороший парадняк.
Не обернувшись к нему даже,
Я захожу в тот парадняк.

Кругом меня шумят трамваи,
Мой шум остался за спиной.
Дорогу солнцу преграждая,
Вскочила кожанка за мной.

Тут тормознулась я чего-то
И думаю о том, о сем,
А он зашел и курит с понтом,
Как будто ждет кого-нибудь.

Тут двери с шумом отворились,
Ворвалась кодла уркачей,
И всё тут хором встрепенулось
Навстречу гибели своей.

Он вынул ножик из кармана
И начал ловко им крутить,
Двоих из них задел по роже,
А трех заставил отступить.

А он стоял в углу прижатый,
Махал поломанным ножом.
По фене крикнул он: "Ребята!
Ведь я с легавкой не знаком!

Ведь я приехал издалека
Так все любимой объяснить".
Тут я его узнала - Леха!
В приютке вместе мы росли.

Его я долго не видала,
В тюрьме он десять лет звонил,
Его я сразу не узнала,
Но он любимой не забыл.

"Иду по Невскому проспекту, -
Потом рассказывал он мне, -
Гляжу, смотрю - Анюта это,
А может снится наяву.

Малин я в Питере не знаю,
Ни с кем по фене ни гугу,
И за тобою я канаю,
А обратиться не могу!"

Недолго счастливы блатные,
Пришла беда - от урки весть.
И вот мы снова крепостные,
Он в Воркуте, а я вот здесь!

Иду по Невскому проспекту,
Ко мне подходит урка свой
И говорит он мне: "Анюта!
Легавый ходит за тобой..."

* * *

Шутки морские бывают порою жестоки.
Жил-был рыбак с черноокой дочуркой своей.
Выросла дочка на диво стройна и красива,
Крепко любил ее старый рыбак Тимофей.

Часто они выходили в открытое море,
Рыбу ловили, катали на лодке господ.
Так и росла, словно чайка на море,
Но и она от судьбы не ушла роковой.

Как-то зашли в эту хижину трое,
Трое красавцев, средь них был красавец один.
Этот красавец со злобной, ехидной улыбкой,
Пальцы в перстнях, словно был он купеческий сын.

Юный красавец напился из кружки,
Кружку поставил, остаток она допила.
Так и пошло - полюбили друг друга на море
Юный красавец и славная дочь рыбака.

Часто порой он в лачугу стучался,
Она выходила, встречала дружка своего.
В лодку садились и в темную даль уплывали,
Волны морские им были притоном любви.

Старый рыбак поседел от тоски и печали:
"Катя, опомнись! Твой милый - картежник и вор!
Если сказал я тебе "Берегись, Катерина!" -
Лучше убью, чем отдам я тебя на позор".

Катя смеяться и петь перестала,
Пала на личико смуглая тень.
Пальцы и губы она себе в кровь искусала,
Словно шальная ходила она целый день.

Как-то, вернувшись из города Гродно,
Крикнул: "Катюша, конец молодцу твоему!
В краже поймали и там же его расстреляли,
В краже поймали, туда и дорога ему!"

Катя по-быстрому шарф одевает.
Город был близок и возле кафе одного
Кучу народа она там с трудом растолкала,
Бросилась к трупу, целует, ласкает его.

Юный красавец лежал неподвижно,
Алая кровь запеклась на широкой груди.
Вечером девушка, вся разодетая в черном,
Бросилась в море с высокой отвесной скалы.

* * *

Перебирая поблекшие карточки,
Я на память оставлю одну:
Эту девушку в ситцевом платьице,
Эту милую крошку свою.

Я хочу, чтобы ты меня встретила,
И не год уже этого жду,
Из-за стенок режимного лагеря
Я к тебе невредимый приду.

Я пройду по дороге нехоженой,
Буду сам на себя не похож...
Чем ты душу развеешь тревожную?
Как сама ты себя поведешь?

Может с места ты медленно тронешься,
Тихо имя мое назовешь?
Или чайкой на грудь мою бросишься,
Целовать меня будешь без слез?

Я хочу, чтобы ты меня встретила,
Как и раньше, но только без слез,
Седины чтоб моей не заметила
И морщин, что я с зоны привез.

Не страшны мне законы тюремные
И не страшен тюремный конвой -
Все равно я по-твоему сделаю -
Этот вальс мы танцуем с тобой.

Я танцую, а слезы все катятся
Из твоих затуманенных глаз...
Я хочу, чтобы все меня поняли -
Первый вальс я танцую для вас!

* * *

Золотится серенький дымок,
Тая в золотых лучах заката.
Песенку принес мне ветерок, мне ветерок,
Ту, что пела милая когда-то.

Жил в Одессе славный паренек,
Ездил он в Херсон за арбузами,
И в дали мелькал его челнок, его челнок,
С белыми, как чайка, парусами.

Арбузов он там не доставал,
Лазил тот парнишка по карманам,
Крупную валюту добывал, он добывал,
И водил девчат по ресторанам.

Но однажды этот паренек
Не вернулся в город свой родимый,
И напрасно девушка ждала, его ждала,
У причала в платье темно-синем.

Кто же познакомил, детка, нас с тобой,
Кто нам преподнес печаль-разлуку?
Кто на наше счастье и покой, о, Боже мой!
Поднял окровавленную руку.

Лагерь познакомил, детка, нас с тобой,
Прокурор нанес печаль-разлуку,
Суд на наше счастье и покой, о, Боже мой!
Поднял окровавленную руку.

Но в каком бы ни был я краю -
Обещаю бить легавых крепко,
Потому что волю я люблю, - о, да, люблю! -
А на воле вор бывает редко...

* * *

Споем, жиган, нам не гулять по воле
И не скучать в весенний праздник "Май".
Споем о том как девочку-пацанку
Ночным этапом угоняли в дальний край.

О, Боже ж мой! И кто тебя фалует?
Начальник лагеря иль старый уркаган?
А, может быть, ты подалась на волю,
И при побеге по тебе пальнул наган.

И ты упала, кровью обливаясь,
Упала прямо грудью на песок,
И по твоим кроваво-русым косам
Ступил чекиста, суки, кованный сапог.

О, Боже мой! Как хочется на волю!
Побыть на воле мне хоть несколько минут,
Забыть колонию, забыть ее законы,
И на тебя, моя пацаночка, взглянуть.